История возникновения и существования такого исключительного - в академической и технической науке России советского периода явления как ленинградский Физтех
(Физико-Технический институт) интересна и поучительна не только как составная часть истории культуры государства. Не меньший интерес представляют и личные судьбы и
характеры отечественных ученых, их роли в этой истории как участников и активных действующих лиц.
История ФТИ, носящего ныне имя А.Ф.Иоффе, разделилась на два периода. Первый, когда А.Ф.Иоффе собирал в послереволюционные годы во взбаламученной гражданской войной
России коллектив первых физтеховцев и руководил им в предвоенные годы, и второй, уже без А.Ф.. По ряду причин А.Ф. ушел из ФТИ и создал новый институт - Институт Полупроводников АН СССР (ИПАН).
В этом институте А.Ф. и работал до последнего дня своей жизни.
Конфликт, в результате которого А.Ф. ушел из ФТИ, ощущался в отношениях ФТИ и ИПАНа постоянно, проявился в более явной форме в спорах о том, какой из институтов будет носить имя А.Ф. и, в конце концов,
сам собой прекратился после слияния ФТИ и ИПАНа.
Объяснение всех этих событий как результата личных симпатий или антипатий постепенно сменилось пониманием объективных причин этой истории : изменялся социальный состав научных кадров, появилась
направляющая роль Партии, возникали новые научно-технические направления. Происходили и возрастные изменения самого А.Ф. как ученого и руководителя.
Для меня, как и для некоторых других студентов ЛПИ им. М.И.Калинина, причастность к ФТИ началась в 1951 г. с перехода в группу физики полупроводников, специально созданную А.Ф. для работы в его
лаборатории.
Благодаря успехам в ядерной физике авторитет ученых был чрезвычайно высок, а оклады зав. лабораториями достигли 600 руб - максимальной величины за всю историю Академии. Академикам дарили дачи,
построенные на писательские гонорары И.В.Сталина. В ЛПИ физмеховцы считались студенческой элитой. Мы еще застали последние лекции Я.И.Френкеля и А.Ф.Иоффе. Тем не менее, история ФТИ до этого
периода, драматическая и напряженная, связанная со многими известными в отечественной науке именами, носившая на себе отпечаток личности А.Ф, умного и проницательного ученого и человека с очень
сильным характером, была, да и остается до сих пор, известной мне лишь по эпизодическим рассказам и анекдотам из жизни физтеховцев, услышанным от людей, многих из которых уже нет в живых.
Вкратце, суть рассказов об образовании ФТИ такова В тяжелое послереволюционное время в России еще оставалось достаточно интеллектуальной, одаренной, любознательной и жизнерадостной, несмотря
на разруху, и не ударившейся в политику молодежи, которая собиралась вокруг А.Ф., всегда богатого новейшими физическими и техническими идеями, имевшего к тому же контакты с европейскими учеными, в
числе которых было много знаменитостей, включая даже А.Эйнштейна. Благоприятствовали этому и масса "свободных территорий" в науке, и завидное физическое и нравственное здоровье А.Ф., которое
сохранилось до последних дней жизни. Даже в последнее десятилетие своей долгой жизни он запомнился тем, кто его знал, всегда энергичной походкой и доброжелательным выражением лица. За массивную,
высокую и слегка сутулую фигуру его в шутку называли "человек-гора".
Что касается ухода А.Ф. из ФТИ, то в ИПАНе на эту тему говорить не любили. К 1950 году нарастало давление на А.Ф., источник которого и цель мне так до конца и не ясны. Доходили смутные слухи о философских
претензиях к А.Ф. Был, например, философский семинар философа В.Львова (бывшего аспиранта теоретика А.И.Ансельма ) в Большой Химической Аудитории ЛПИ, на котором критиковалась "философская
концепция" А.Ф.в физике ( по его книге "Основные представления современной физики" 1949 г.) Из этого семинара никто так ничего и не понял- после него среди студентов пошла шутка о первичности
марксизма и вторичности сознания. В это же самое время на факультетских комсомольских собраниях устраивались публичные осуждения покроя штанов, уже не помню, узких, или , наоборот, широких.
А.Ф. вступил в партию поздно и под большим давлением и, будучи умным человеком, никогда не вел себя ни как "искренний" или как ортодоксальный коммунист. В партию тогда должен был вступать каждый, кто
намеревался делать карьеру. И совсем не редки были случаи, когда вполне нормальные люди превращались в оголтелых функционеров - микрофюреров. По рассказам моих приятелей коммунистов могу
представить себе каково быть научным руководителем и одновременно рядовым членом партии того же коллектива.
С этими событиями совпала и кампания давления на евреев. . По стране прокатилось "дело врачей", по поводу которого один мой хороший приятель, член факультетского комсомольского бюро по идеологии, с
хунвейбиновской искренностью написал поэму, несколько строк из которой у меня до сих пор изредка всплывают в памяти : "...Развернув газету вижу злые лица. Негодяи! В жилах стынет кровь! Смотрят со
страниц наемные убийцы в золотых очках профессоров..." Эта поэма была записана в толстой тетрадке, полной очень неплохих лирических стихов. Если бы не эти строчки, не поверил бы сейчас, что тогда их фото
печатались в газетах. Не помню, чтобы в студенческой среде тех лет эта компания у кого бы то ни было вызвала какой-либо отклик. Вся компания была инспирирована партийной верхушкой и опиралась лишь на
партийных и комсомольских функционеров. Думаю, что одной из причин этой кампании была ядерная конфронтация СССР и США тех лет. Ограничения на поступления в ВУЗы и на ряд специальностей были не
только по "пятому пункту". Вспомним, хотя бы историю ВИРа, генетиков и судьбу Н.И.Вавилова, вейсманизм - морганизм.
Поступать в ВУЗ в Ленинград я приехал с моим однокласником С.Ханутиным, у родственников которого на Невском мы и жили первое время . Я хотел попасть на "ядерный" физмех ЛПИ, а он давно хотел стать
геологом и подал документы в Горный институт. У него "сорвалась" серебряная медаль из-за пары четверок, а у меня золотая из-за каких-то идеологических ошибок в сочинении, обнаруженных уже в РОНО.
Сочинение было написано без единой грамматической ошибки. В Горный С.Ханутин не попал, хотя проходной балл был им перекрыт. В "кадрах" ему откровенно намекнули на пятый пункт. Он пошел на
гидротехнический и, отчасти, добился своего - позже стал начальником большой стройки на Байкале. Меня тоже коснулась тогдашняя кадровая политика - на ядерные группы физмеха я не попал.
Я имел проходной балл и, по наивности, ходил к зам. декана физмеха Д.Н.Наследову. Деканом был А.Ф.Иоффе. В памяти от этого посещения осталось лишь ощущение надменности, брезгливости и
недосягаемости важного чиновника. Пушкин когда-то говорил, поскреби любого русского и обнаружишь татарина. Тогда, да и сейчас, поскреби любого начальника и обнаружишь чиновника, который неистребим,
как нулевые колебания. Впоследствии мне довелось готовить с Д.Н. и с А.Р.Регелем совместный приглашенный доклад в США на конференцию по гальваномагнитному приборостроению, не состоявшуюся из-за
убийства Кеннеди.
Так я оказался на радиофизике и долго не мог понять, "почему". Постепенно до меня стало доходить, что причиной могло быть то, что в тридцатых годах мой отец, работавший конструктором на рыбинском
авиамоторном заводе ( вместе с В.Я.Климовым) был арестован после возвращения из Германии, где по обмену работал на заводах Мессершмидта. Но сидел он не долго. Братья моей матери , Афанасий,
Кирилл и Василий занимали высокие посты, соответственно, в Обкоме, в НКВД и в Прокуратуре. В это же время даже на мой факультет прошли, кажется, только два еврея. Стратегически такая политика насилия
над личностью всегда проигрышна. В Германии "началось" ядерное оружие, но через незначительную Лизу Мейтнер важная информация ушла в Англию как реакция на кадровую политику фашистов, но и
гениальный Ферми бежал в Америку по той же причине - боялся за жену. В Союзе в эти бериевско - сталинские времена все эти шпионско-вредительские страсти и намеки на существование "пятой колонны"
подогревались эйфорией от Победы и от Бомбы. Кадровики вели себя как жрецы, решения которых означают приговор.
Реакцией на кадровую политику властей явилась структура ИПАНа, которая позже сыграла свою роль в его ликвидации не без давления со стороны тех же властей. Вот пример. В первые годы, когда ИПАН был
еще Лабораторией, зам Директора М.С.Соминский категорически отказывался брать на работу двух русских выпускников, откровенно объясняя, что они и так могут найти работу где угодно, а эти места нужно
беречь для еврейских выпускников. ИПАН - это единственное место, где, благодаря А.Ф. они могут получить работу, говорил он. Вмешался А.Ф. и этих ребят взяли. Но фактически, М.С. был абсолютно прав.
Судьба двух неизвестных еврейских ребят после этого изменилась. Я хорошо знал Соминского, много с ним беседовал на эти темы и прекрасно понимал, что такая позиция проистекала вовсе не
из-за русофобии, а как результат реакции на обстоятельства людей, вынужденных, способных и готовых сопротивляться.
После смерти А.Ф., ( русского по паспорту ), после известной попытки угона самолега с участием сотрудника ИПАНа К, после того, как выяснилось, что зам. Директора М.С. являлся казначеем организации по
переправке людей в Израиль, попасть в ИПАН стало так же трудно, как и в другие режимные учреждения, а, может и еще труднее. Мои попытки оставить в институте двух способных ребят - М.Гурвича и
Г.Райхцаума даже при поддержке А.Р.Регеля, а потом и академиков Тучкевича и Шальникова окончились неудачей Отказывали московские кадровики. Первому пришлось устроиться мастером в какой-то цех, а
второго взяли в СКВ при институте. Через несколько лет Гурвич уехал в США, где, кстати, продолжил тему дипломной работы по ультратонким нитям параллельно работе в фирме. С Райхцаумом мы пытались
продолжать какие-то исследования, благодаря все понимавшему, умному и порядочному Нач. СКВ А.А.Уварову ( партназначенцу ), но и Райхцаум, в конце концов, от этих мучений уехал в Америку.
С проявлениями антисемитизма в те времена я сталкивался трижды. Все три случая были непохожи один на другой и,
по-видимому, исчерпывают все возможные варианты. В первых классах школы я учился в
Уфе, куда был эвакуирован из Рыбинска во время войны. В школе у меня была обычная детская дружба с Димой Френкелем, племянником композитора Яна Френкеля. Дворовые мальчишки, примерно такого
же возраста, "обзывали" меня евреем и нападали, когда я кружными путями пробирался из школы домой. До серьезных драк дело не доходило. Все это быстро закончилось после того, как из колонии выпустили
другого моего, еще рыбинского приятеля Б.Марасанова, имевшего "блатную" репутацию. Это пример бытового антисемитизма. Но он ничем не отличается в русском народе от любой другой национальной
неприязни. До войны в Рыбинске, небольшом и типичном волжском городе существовали целые кварталы, заселенные татарами. И там моя дорога в школу пролегала кружными путями. С татарами
происходили почти ежедневные драки. Начинала их мелюзга, а затем они превращались во взрослые побоища. Второй вариант - "политического" антисемитизма я уже упоминал. Мало, что изменилось со
времен купринского унтера и его формулы "врагов унешних и врагов унутренних" - "бунтовщиков, стюдентов, конокрадов, жидов и поляков". Через полвека легче жить стало только конокрадам да полякам.
Однако, уже в ИПАНе мне опять пришлось "пострадать", как и в детстве, но от антисемитизма третьего, "интеллигентского", блудливого типа, бытового, но в "комплексной плоскости". Однажды, вместе с моими
друзьями Ф.Чудновским и Р.Малковичем мы предприняли некое поисковое исследование. Работа не пошла и каждый снова занялся своим делом. И вот приходит ко мне теоретик, обозначим его буквой X, с
которым предполагалось обработать ряд экспериментальных данных, и с извинениями говорит, что не сможет со мной сотрудничать, так как опасается подозрений в антисемитизме и мести со стороны
сильных людей. На самом же деле он боялся не подозрений, а того, что догадаются о его настроениях. Это известный синдром леди Макбет, которая постоянно терла руки.
Конечно, не партийные склоки и не национальные гонения, как и не философские ошибки лежали в основе конфликта А.Ф. и влиятельной группы в ФТИ. Многим ученым ни членство в партии, ни
пятый пункт не мешали делать и карьеру и дело, получать по несколько Золотых звезд и руководить большими коллективами. А.Ф. получил Звезду лишь за пять лет до смерти. Роль организатора, менеджера
всегда очень уязвима и противоречива. Именно он первый заметит, разглядит и поможет развить чьи-то опыты и догадки, но такая роль предполагает и условие "вовремя уйти". В последнее десятилетие своей
жизни А.Ф., невидимому , это понимал и пытался сделать какое-то свое, конкретное дело. Наиболее близка ему была проблема термоэнергетики. Противоречия между А.Ф. и ФТИ носили не столько личный
или идеологический характер, сколько были, по-видимому, связаны с возрастной утратой лидерства в н/технической и кадровой политике института на фоне появления новой волны лидеров и намечавшейся
н/технической революции . Своего отношения к ФТИ тех лет А.Ф.никогда публично не проявлял. В одном из ипановских капустников едко высмеивался ученый по фамилии Анофелес (А.П.Комар).
А.Ф. был очень недоволен вмешательством в его личные отношения и угодничеством молодого подхалима автора шутки, понятия не имевшем об А.П.
После ухода А.Ф из ФТИ он, по праву академика, образовал свою Лабораторию Полупроводников в бывшем дворце Вел. Князя Н.Н.Романова на Петровской наб.. В этом же здании уже размещались
Институт Озероведения и Институт Физиологии им. И.П.Павлова. Вместе с А.Ф. ушла и небольшая часть физтеховцев, к которым чуть позже присоединилась группа специалистов из других учреждений.
В определенной степени и обстоятельства, и такой состав коллектива предопределил и в дальнейшем, после смерти А.Ф, судьбу ИПАНа, в который превратилась Лаборатория Полупроводников.
Как мне представляется, в те времена в ФТИ наиболее активные "и проницательные люди, такие, как будущий директор ФТИ В.М.Тучкевич, предчувствовали наступление эры твердотельной электроники и
объективно были к ней более готовы, чем А.Ф., который, конечно, также не случайно хотел создать целый институт для работы в области полупроводников. Он прекрасно понял значение первых работ О.Лосева.
Однако, возрастной фактор А.Ф. и состав его команды предопределили судьбу ИПАНа в дальнейшем.
По каким-то соображениям А.Ф. направил усилия на термоэнергетику. Может быть в силу того, что в этой области уже был некоторый практический задел ("солдатский котелок"), да и объективно она казалась
проще, чем новая область твердотельной электроники. Возможно и потому, что не хотел пересекаться с ФТИ. В ФТИ начали решительно развивать твердотельную электронику. В этой связи интересно отметить,
что между теоротделами ФТИ (Л.Э.Гуревича) и ИПАНа (А.И.Ансельма) не замечалось никакого антагонизма и не это ли явилось причиной очень успешной работы теоретиков этих двух групп ?.
То, что называется фундаментальной наукой, в ИПАНе было связано с идеями А..Ф. о проблеме малой подвижности и прыжковом механизме проводимости, .которыми занимались ВП.Жузе и А.Р.Регель
(жидкие и аморфные полупроводники, NiO, соединения с f-элементами). Термоэлектричеством занималась лаб. Л.С.Стильбанса, СКБ. Теплопроводность и гальваномагнитные явления исследовали в лаб.
самого А.Ф. ( Е.Д.Девяткова, И.В.Мочан ). Гальваномагнитные явления изучались у С.С.Шалыта. В лаб. А.И.Ансельма широкий спектр работ вела группа молодых теоретиков.
В тени А.Ф. житейских проблем у ипановцев почти не было. Разве, что в соперничестве, кто первый измерит холловскую подвижность в NiO или построит ее теорию. Тогда не было ясно даже как должен
выглядеть эффект Холла при прыжковом механизме проводимости. В те времена много чего было не ясно. Так на одном из семинаров еще в здании на Петровской наб., в зале под виварием на антресолях,
под тоскливое завывание собак, М.М.Бредов как-то доказывал А И.Ансельму, что в кибернетике возможно введение понятий термодинамики, а тот, в своей изящной и иронической манере, возражал ему, что
такой науки нет вообще.
Осенью 1960 года уже на наб. Кутузова, в здании бывшего французского посольства состоялся семинар, на котором А.Ф. после возвращения с какой-то зарубежной конференции рассказывал о тенденциях в
науке. Он был явно неспокоен и необычайно раздраженно отчитал Н.В.Коломойца, опоздавшего на семинар, да к тому же явившегося в грязном и драном халате. Затем досталось и Уч. Секретарю О.З.Сорокину
за плохую работу с молодежью. Говорили, что А.Ф. требовал от О.В. истребить в лабораториях три вещи : шахматы, треп, и блуд.. Сорокин с этой задачей не справился. Только на следующий день после этого
семинара, когда А.Ф. умер от остановки сердца, многие вспомнили его необычную раздражительность, которая, позидимому, была связана с его плохим самочувствием. Умер А.Ф. легко, под горячую руку. Позже,
когда прошла острота этого события, Коломойца и Сорокина гще долго подкалывали, что это они "довели" А.Ф.. Достоверно известно, что именно в это время А.Ф. разочаровался в направлении работ в ИПАНе и
имел намерение "переделать" его во что-то другое, с биофизическим уклоном. В лаб. Б.И.Болтакса позже даже функционировала биофизическая группа А.Н.Зубова и В.Я.Водяного.
Хорошо, если человек хотя бы раз в жизни достигает всплеска личного успеха, когда его личностные особенности на какое-то время вдруг начинают соответствовать условиям и обстоятельствам окружающей
жизни. Для многих выдающихся личностей такие периоды длились 10-20 лет У А.Ф этот всплеск пришелся на предвоенные годы и относился к организаторской, или, точнее, к менеджерской деятельности, без
которой представить себе отечественную науку и технику уже невозможно. Поэтому нет необходимости преувеличивать значение постфизтеховского периода деятельности А.Ф , когда условия жизни кардинально
изменились по сравнению с предвоенными годами и всплески активности и успеха стали переходить к представителям следующих поколений.
После смерти А.Ф. то скрыто-неустойчивое состояние ИПАНа, которое было обусловлено тематикой, кадрами и рафинироваными условиями существования и которое стабилизировалось фигурой А.Ф., стало
быстро переходить в стабильное. Что бы при этом ни делали люди, какими бы мотивами ни руководствовались, пути будут разными, а результат всегда один и тот же Эта ситуация прекрасно описана в
литературе (О.Генри "Дороги судьбы").
В Ученом Совете ИПАНа уже тогда группа В.П.Жузе, А.И.Ансельма и С.С.Шалыта играла доминирующую роль. Зам. Директора был А.Р.Регель, которого В.П.Жузе считал своим учеником, чему никогда не
противился А.Р., относившийся спокойно и к более серьезным вещам, очень чувствительным для многих других ученых.
Сразу же после похорон А.Ф., на которые со всего Союза съехалось большое число известнейших ученых, сотрудник Л.С.Стильбанса С.В.Айрапетянц пошел по лабораториям с подписным листом о поддержке
кандидатуры А.Р.Регеля на директорство. Группа В.П.Жузе, опасаясь как "варяга", так и Г.А.Смоленского, лаборатория которого вошла в ИПАН уже готовой и сильной структурой, стремилась "застолбить" пост
Директора.
В первые годы в ИПАНе (1952-1954), будучи дипломником сначала А.Ф. и А.Р., а потом В.П., я несколько лет сидел вместе с В.П., А.Р. и М.М.Бредовым, а позже и с Г.Е.Пикусом в 15 метровой комнате в здании на
Петровской наб. В то время все они были лишь кандидатами и у меня с ними сложились простые и доверительные отношения, сохранившиеся и впоследствие. После переезда Дирекции и части ИПАНа на наб.
Кутузова 8 в здание бывшего французского посольства кабинет В.П. и мою комнату отделяла лишь дверь и тонкая перегородка. Именно здесь, в кабинете В.П. после смерти А.Ф и начали разворачиваться
события, завершившиеся слиянием ИПАНа с ФТИ.
В силу моих личных отношений с В.П. и А.Р., с которыми к тому времени я уже вел и совместные работы, я был свидетелем, а несколько раз и участником разговоров о судьбе ИПАНа. Суть их была проста
Нет смене тематик, нет "варягам", нет слиянию с ФТИ. Важным аргументом была ссылка на память об А.Ф..
Все сходились на мнении, что такую политику сможет проводить лишь А.Р., человек без амбиций и покладистый ( да еще и ученик В.П.). Насколько я могу судить по моим разговорам с А.Р., он предельно ясно
понимал, что эта должность не для него. Однако, группа В.П. все же его уговорила, пообещав, что на таком месте (в "кресле" А.Ф.), при поддержке их старых приятелей - московских академиков, они быстро
проведут его в чл. корреспонденты (минимальный чин директора такого института). Тогда это всем представлялось вполне реальным - В самооценку включался большой множитель статуса "сотрудников
А.Ф.Иоффе". Но то, что такого покровителя уже нет, долго не могли понять, пока жизнь сама не начала расставлять всех по своим местам.
Почему все же был выбран именно А.Р.? При полном отсутствии у него амбициозности, при его покладистости и , если можно так сказать, аристократическом отношении к науке и карьере лишь
как к одной из сторон жизни (даже может и не главной), группа В.П. была уверена, что при нем и впредь все в ИПАНе будут определять именно члены этой группы : статус лабораторий, научных сотрудников,
что хорошо, что так себе, что достойно степени или премии и т.п.. Слабостей у ученых, вероятно, не меньше, чем у актрис провинциальных театров. Профессия ученого в современное время особенно, инициирует даже у вполне нормальных людей такие невинные особенности психики, как рассеянность или нервозность, редкие у людей, занимающихся физическим трудом. Проявления их часто выглядят как чудачества или как тихое помешательство. Из старых физтеховских времен известна история, рассказанная мне М.С.Соминским в обмен на пару студенческих анекдотов, о том, как худенький, маленький и всегда задумчивый теоретик Ю.Н.Образцов, встретившись с огромным А.Ф. в туалете, от смущения воспользовался стоявшей в самом дальнем от А.Ф. углу урной. Потом он долгое время мучался от того, что А.Ф. мог воспринять это как дерзкое хулиганство. Тот же М.С.Соминский рассказывал как тогдашний физтеховский снабженец (забыл его фамилию) покупая в аптеке пятьсот презервативов (тонкие резиновые перчатки тогда тоже были дефицитным товаром) требовал чек на оплату его в ФТИ, т.к. покупал он их "для сотрудников академика Иоффе". Затем, подсунув чек на подпись (среди других чеков) доверчивому А.Ф. , показывал его своим друзьям и знакомым. Не от сюда ли пошли байки о женолюбии А.Ф?.
Уже в ипановское время один мой приятель М рассказывал мне как он однажды оконфузился "на том же месте". Придя в аптеку за тем же товаром и для тех же целей он попросил десяток презервативов. "
Презервативов нет" - сказала девушка продавщица. "Да вот же, на витрине!", - удивился М, в голове у которого были образцы, порошки, радиоактивности, а вовсе не то, что на уме у обычных граждан.
"Это напальчники". "Это даже лучше" - сказал М. И только уже на улице, вспоминая, почему девушка посмотрела на него как-то странно, не то с удивлением, не то с любопытством, сообразил, что она могла о нем
подумать.
Как-то раз я упрекнул Г.Л.Бира, что из-за беспорядка в его портфеле он постоянно теряет листки рукописи нашей статьи. " Меня воспитывать уже поздно -сказал Бир - а вот моего Кольку я с детства приучаю к
порядку. На днях я его "выдрал" за то, что он потерял ноты из музыкальной школы". В конце разговора Вир начал наводить порядок в портфеле и из кучи листков выпали колькины ноты.
Однажды теоретик Ю.А.Фирсов в день получки позвонил мне вечером в институт и попросил зайти в комнату теоретиков и посмотреть, не обронил ли он где свою зарплату. Ничего в комнате я не нашел и на этом
дело и кончилось. Недели через две ко мне в лабораторию зашел Боб Лайхтман и я увидел (опытным глазом экспериментатора), что его портфель есть точная копия фирсовского (из кожзаменителя с одним
отделением). Лайхтман очень удивился, обнаружив, что дно его портфеля под слоем какого-то бумажного мусора устлано червонцами (200 руб). С этим портфелем Б.Лайхтман, известный любитель йоги, дважды был
с другими
такими же "йогами" в бане. Того же Ю.Фирсова в его молодые годы, еще на Петровской наб., я как-то застал в пустой комнате, в полной тишине стоящим на коленях на мраморном подоконнике и шарящим по
огромному зеркальному стеклу руками - пытался поймать муху, мешавшую работать.
Перед выборами в Академию Жузе и Ансельм побывали в Москве и вернулись в приподнятом настроении. Тем оскорбительнее для А.Р. оказался его провал на выборах. Он понял, что ошибся, поверив в
возможности и авторитет В.П. и его друзей из Ученого Совета. Усугубили ситуацию и возникшие претензии к А.Р., что ему и самому следовало бы быть поактивнее на посту Директора. В этом проявилась еще
одна черта команды А.Ф. в ИПАНе. Ничего нового в таких претензиях не было. Даже прекрасно относившиеся к А.Р. сотрудники его лаборатории не без сожаления говорили, что девиз А.Р. - это "плюнь на все и
береги здоровье" (формула аспиранта Д.). Это, кстати, было и одной из причин нежелания А.Р. взваливать на себя бремя директорства. У А.Р. были какие-то и другие, более близкие ему ценности. Жизнь -
это не только наука и карьера. После объяснения с В.П. Регель был очень возбужден и почти агрессивен. В таком состоянии я его видел впервый, но не в последний раз.
После этого был некоторый период релаксации. Об этой неудаче старались не вспоминать. Однако, процессы, которые определяли судьбу ИПАНа, продолжались.
К выборам в Акаадемию активно готовился Г.А.Смоленский. Как он это делал, впоследствии стало известно от студентов ЛПИ, которым он читал лекции. Потомок купринских листригонов, Г.А прекрасно себя
чувствовал и на Ученом Совете, и среди студентов, и на ялтинском пляже среди местных парней. Вместе с А.А.Аверкиным мы сделали ему пружинное ружье по его просьбе и он иногда консультировался у меня
по подводной охоте на кефаль. Он был энергичен, решителен, а , иногда и вызывающе откровенен. Сразу после избрания чл. корреспондентом вместо лекции, разоткровенничавшись, он поведал своим
изумленным молодым слушателям о кухне выборов о Академию и о нравах академической братии.
А.Р. был почти антиподом Г.А.. Интриги такого рода, возбуждавшие Г.А , были для него невозможны. Уже поездка В.П. и А.И. в Москву (не по его инициативе) тоже была для него неприятной интригой, и тем
более, что закончилась неудачно, как он и предчувствовал.
Происходя из потомственной петербургской профессорской среды, А.Р. на одном из тогдашних обязательных философских семинаров как-то сказал, что воспримет как личное оскорбление, если его назовут
интеллигентом. Это понятие в России настолько путаное, что недавно даже академик Панченко заявил нечто подобное. Российская интеллигенция сначала зовет Русь к топору, а потом скулит и жалуется.
Эта смесь никчемности и мстительности, претензий, продажности и лицемерия претендует быть эталоном нравственности и гражданственности. Понятие просто умного и честного гражданина у нас
отсутствует Даже слово патриот в России умудрились связать со словом негодяй. Наши правдолюбцы сродни вирусу социального иммунодефицита. Я вполне согласен и с Регелем и с Панченко.
Из-за своей неограниченной доброжелательности в сочетании с некоторой долей упрямства, А.Р.иногда попадал в сложные ситуации. Особенно досталось ему из-за поддержки И.Л.Герловина еще в ИПАНе.
Позже, уже в ФТИ А.Р. был научным рецензентом книги Герловина о теории элементарных частиц, изданной на бумаге артлюкс и представленной как "рапорт советских ученых" какому-то съезду Партии. А.П.
Александров как Президент АН, был просто разгневан. Досталось и А.Р..
В те времена и более серьезные ученые, чем недоучившийся до втрого курса ЛГУ Герловин, спекулировали на имени Партии. В 1967 г. А.И.Ансельм показывал своим знакомым докторскую диссертацию
кишиневского оптика С с угрожающей надписью на титульном листе " Коммунистической Партии Советского Союза посвящается".
Перед этим из-за поддержки А.Р. Герловин втянул ИПАН в работу по созданию . преобразователя для крылатых ракет, спасать которую и честь ИПАНа пришлось команде добровольцев ( Тема 70 ).
Кончилось это после изрядной нервотрепки коллектива СКВ и его Начальника П.В.Гультяева, скандальным увольнением Герловина, котрый после этого, "в отместку институту", и написал свою книгу.
Еще до скандала с книгой А.Р. держал ее у себя в сейфе и, показывая ее мне, говорил, что Герловин - это "человек масштаба Эйнштейна". Герловина уволили из ИПАНа против воли А.Р., который продолжал
высоко ценить Герловина. А.Р. был легковерен и, кроме того, ему всегда хотелось разглядеть в ком-нибудь гения или, хотя бы талант. Конечно, Герловин был по своему незауряден. Все "заскоки" Герловина
были хитроумны как модели "вечных двигателей". Но история с "рапортом ученых" произошла уже в Физтехе.
Незадолго до конца ИПАНа произошел известный случай с попыткой угона самолета группой, в которую входил и сотрудник ИПАНа К. Тут же выяснилось, что Зам. Директора ИПАНа М.С.Соминский был
казначеем более обширной группы, имевшей задачу переправки людей в Израиль. После этого на ИПАН нагрянула Обкомовская комиссия и пост замдира занял назначенец А.Н.Писаревский. У него было много друзей в
ИПАНе и он прекрасно сознавал положение, в котором оказался. Может быть это и было причиной того, что он напивался прямо у себя в кабинете, а потом ловил кого-нибудь в
коридоре
и начинал разговоры в духе "ты меня понимаешь?" Я как-то видел, как А.И.Ансельм
безуспешно пытался вырваться из цепких рук Писаревского, висевшего на А.И.
Вскоре произошел случай, который резко ускорил развитие неблагоприятных событий для ИПАНа.
Не помню, участвовал ли А.Р. в очередных выборах в Академию, но отчетливо вспоминаю сцену, разыгравшуюся в приемной - через коридор, напротив кабинета А.Р. ( А.Ф. ). Я беседовал с секретарем
З.Г.Петровой, когда по междугороднему позвонили из Москвы и сообщили, что Смоленский избран чл. корреспондентом. Г.А. вышел из кабинета зам. Директора и его начали шумно поздравлять набившиеся в
приемную сотрудники. В это время из Москвы позвонили А.Р. и его референт В.А.Хорошева по местному телефону позвала А.Р.. Здесь, на публике, он и узнал об избрании своего заместителя чл.
корреспондентом АН СССР. А.Р. неловко поздравил Г.А., ответил Москве и бегом через коридор скрылся в своем кабинете. Впервые все могли видеть залитое краской лицо А.Р., потерявшего самообладание.
Эти двое, вполне порядочные и умные люди, представляли собой два каких-то несовместимых жизненных стиля, то не столь редко встречается в жизни. Отношения их всегда были сложными и вовсе не на
научной почве.
Повидимому, именно после этих двух случае оскорбительных для самолюбия А.Р. (увольнение Герловина и неудача с выборами) А.Р. и начал переговоры с В.М.Тучкевичем об объединении ИПАНа с ФТИ.
Не очень считаясь уже с мнением Ученого Совета, А.Р. от себя и от В.М. направил в Академию письмо об объединении институтов. До группы Жузе эта новость дошла уже из Москвы. Могу себе представить
реакцию членов группы В.П. по нескольким разговорам с В.П. о судьбе ИПАНа и о "предательстве" А.Р. Это была смесь возмущения и обиды, сдерживаемых только сознанием того, что они и сами виноваты.
(Увы, но бывали у А.Р. подобные поступки по отношению даже к своим сотрудникам и раньше. Даже у меня в первые годы был период, когда я пару месяцев не здоровался с ним -студенческий максимализм.
Был бунт против стиля руководства В.П. и А.Р. - парторг - нас поддержал на общем собрании. Но на следующий день наиболее активных бросили на "принудительные работы" в другие лаборатории по приказу
жесткого А.Ф. и по докладу А.Р.. В результате я приобрел новых друзей - М.И.Корнфельда, Д.Н.Мирлина, Л.С.Сочаву, а мой институтский
товарищ В.В.Леманов, возможно, и благодаря моей рекомендации,
оказался в ИПАНе. Я быстро сделал свою работу и вернулся к своим делам). Немедленно ( через 2-3 дня ) в Москву повезли решение внеочередного Ученого Совета, дезавуирующее бумагу А.Р. и В.М.По
рассказу В.П., Л.А.Арцимович вернул делегации обе бумаги и сказал, что никакого решения не будет, пока Директор и Совет не договорятся. На следующем Совете А.Р. потребовал принять свою отставку, а
Директором предложил избрать Г.А., прекрасно понимая, что ни для Совета, ни для Г.А. это неприемлемо. В результате он получил от растерявшегося Совета свободу рук. За всем этим уже просматривалась
крупная фигура В.М.Тучкевича.
После столь явного проявления своего отношения к ФТИ, большинство членов Совета тем более боялось слияния институтов. Было нечто противоестественное в том, что имя А.Ф.Иоффе носил Физтех,
а "мемориальный" ИПАН был "безымянным".И опасения членов Совета оказались совсем не беспочвенны.
В.М. успокоил членов Совета обещаниями, которые позже и выполнил. Так В.П. говорил мне, что все научные направления лабораторий будут сохранены, а Регель будет зам. Тучкевича по ФТИ. В.П.смирился,
А.Р. успокоился, полагая, что сделал хороший ход, и их отношения стали прежними дружескими. Я был свидетелем, как они обсуждали возможную линию поведения А.Р. на посту зам. Директора ФТИ и
возможность в этой должности прохождения А.Р. в Академию.
Все обещания В.М. выполнил, но по своему. Зам. Директора стал Регель, но не А.Р., а В.Р., работавший в ФТИ. Совсем расстроенный В.П. грустно шутил, что В.М. их всех "надул". А.Р. тоже был расстроен, но
меньше, как по причине того, что у него и забот станет меньше, так и потому, что для него В.М. создал Отдел. Направления тоже были сохранены, но почти все активные участники группы В.П. лишились статуса зав. лабораториями и получили лишь сектора, вошедшие в Отдел Регеля. Г.А.Смоленский, имевший реальный научный авторитет и влияние в Академии, и не имевший физтеховского прошлого, даже выиграл. Его сотрудник М.П.Петров стал . зам, Тучеквича по шуваловскому отделению. И М.П.Петров и я получили от В.М. "добро" на создание собственных лабораторий. Для В.М. было, конечно, важным, что j и Петров и я развивали новые направления.
Надеюсь, что мое восприятие этой истории достаточно объективно по ряду причин, связанных с моей научной деятельностью.
Я никогда не работал по тематикам, которые оказывались в области противоречий ИПАНа и ФТИ и никогда не занимался "политикой". Через В.Г.Юрьева мне предлагали место, которое потом занял Петров, но
требовалось срочное вступление в Партию. Занимался я такими новыми темами, как гальваномагнитное приборостроение, поиски поляронов малого радиуса, физикой ультрадисперсного состояния.
Отношения ко мне как А.Ф. и А.Р., так и В.М. всегда были доброжелательными. А.Ф. и А.Р. были моими руководителями по дипломной работе, а В.М. (еще не Директор ФТИ) - оппонентом моей докторской
диссертации. И я ни разу их не подводил.
В качестве дипломной работы А.Ф. предложил мне через А.Р.Регеля решить задачу создания "трансформатора постоянного тока" на основе использования эффекта Холла для питания низковольтных
термоэлементов, или, хотя бы низковольтный выпрямитель. Довольно быстро я показал им, что задача эта неразрешима. (Перед этим, в ЛПИ проф. 3.И.Модель "втянул" меня и моего товарища А.Дравских в
попытку поворота полосы звуковых частот на 90 градусов при сохранении амплитудной характеристики - тоже неразрешимая проблема. Позже я и сам поступал так со студентами). Тем не менее, продолжение
этой работы параллельно с чисто полупроводниковыми исследованиями, принесло и некоторую пользу. В попытках сделать низковольтный генератор я стал использовать эффект магнетосопротивления, в том
числе и в низкотемпературной плазме газотрона ВГ-176, где оказалась квадратичная зависимость сопротивлени и подвижность 140000 см2/вольт сек.., огромная по тем временам (1956 г.). А.Р. даже предлагал
мне серьезно заняться "плазменными полупроводниками", но я ограничился лишь публикацией этих результатов в небольшой итоговой книжке в 1961 г. Незадолго до своей смери А.Ф. пригласил в институт
В.Г.Юрьева, в лаборатории которого позже, наряду с вакуумными термоэлементами, исследовали и низкотемпературную плазму, с участием А.Р. Уже после смерти А.Ф., мне и С.Г.Шульману удалось запустить
генератор на обычных полупроводниках. Хорошо помню, что это произошло в присутствии "болевшего" за нас А.Р. за два часа до Нового Года. Затем вместе с А.Г.Ароновым и Г.Е.Пикусом мы сообразили, как
S- образные ВАХ переводить в N-образные путем закорачивания холловского тока. Удалось описать и работу гальваномагнитного генератора с помощью уравнения ван-дер-Поля, а простейшее решение
уравнений Максвелла для среды со скрещенными полями (опубликовано не было) показало возможность генерации и в этом случае Все эти исследования способствовали созданию в СКБ группы
гальваномагнитного приборостроения.
В
этом направлении включился и сам А.Р. и много сделал для разработки холловских магнетометров. Его брошюра и моя статья в ЖТФ в 1956 г.( аналоговые множительные устройства ) были первыми в СССР
работами по гальваномагнитным приборам. В это же примерно время произошел один интересный эпизод. Как-то ко мне, как к "специалисту по преобразователям", Ученый Секретарь А.Г.Остроумов, по
просьбе А.Ф., привел двух мужиков в ватниках и в солдатских кирзовых сапогах. Оказалось, что им нужен преобразователь для спутника. Тогда американские журналы были полны картинок траекторий
сателлитов. Каково же было удивление и мое и моих друзей, когда через полгода в космосе оказался спутник, а не сателлит. Естественно, без гальваномагнитного преобразователя. Сейчас я думаю, что эти двое
были так одеты потому, что приходили "с зоны". Позже, уже при директорстве А.Р., мне таки пришлось делать преобразователь, но уже для крылатых ракет и уже на физтеховских тиристорах спасая Тему 70.
С гальваномагнитным приборостроением связан еще один эпизод, трагикомический. В первые годы директорства А.Р. он, Д.Н Наследов и я получили приглашение на конференцию .в США сделать доклад о
состоянии и развитии работ по гальваномагнитному приборостроению в СССР. Это приглашение привело меня к первой и не последней стычке с партруководством. Весной того года секретарь Партбюро П.
рассматривал вопрос о работе агитаторов - было такое занятие . Когда очередь дошла до меня, я неосторожно стал ссылаться на занятость в связи с подготовкой общего с А.Р. и Д.Н. доклада. П.
встал, оперся руками на стол и стал угрожать, что мы еще посмотрим, достоин ли ты куда-то ехать, когда придешь за характеристикой. Я сказал, что к нему я за характеристикой не приду. Тут же я пошел к А.Р.
( благо это было через коридор, напротив ) и сообщил ему, что на таких условиях от поездки отказываюсь. А.Р. имел большое влияние на П. Это был просто инженер, прошедший всю войну и потерявший ногу,
искренне преданный партии. А.Р. уладил этот конфликт в мою пользу и на следующий день П. позвонил мне и просил не обижаться. Однако, психология таких людей уже не соответствовала изменяющейся жизни
и она обращалась с ними безжалостно. Осенью, вернувшись из отпуска я уже не застал П. в ИПАНе. Мне рассказали, что однажды летом в вестибюле здания на наб. Кутузова перед проходной, утром, когда в
институт собирались сотрудники, появился крепкий парень. В толпе сотрудников он легко нашел хромоногого П. и стал сначала хлестать его по лицу какой-то тетрадкой, а затем бросился избивать, даже когда
тот упал. П. еле отбили. В драке был растрепан и дневник жены парня, который тот предъявил П. и листочки которого потом пошли по рукам. Его жена была секретарем П. Эта молодая и любознательная
девушка аккуратно записывала в дневник чем и как они занимались с П. на парткомовском столе с красным сукном, за которым днем П. проводил линию Партии. Ее интересовала техническая сторона
отношений с одноногим мужчиной. В конце концов, муж и нашел этот дневник. Из ИПАНа П. выгнали. Бежал он в такой панике, сломя голову, что даже оставил в Парткоме свой запасной протез ноги. Однако,
поездка в США все равно не состоялась. Убили Кеннеди, нашли русский след (Освальд). Во второй раз на меня орал парткомовский Змей Горыныч (К.) уже в ФТИ, но и его жизнь отлучила от красного сукна и
вернула ему человеческий облик. В то время этот эпизод ни ИПАНу, ни Регелю авторитета, конечно, не принес. Если прибавить к этому историю с другом Герловина , Главным Инженером СКВ Л , которого,
случалось, увозили в вытрезвитель прямо из его кабинета в здании бывшего немецкого посольства на Исаакиевской площади, то положению А.Р. не позавидуешь - сотрудники угоняют самолеты, заместитель -
казначей, парторг - развратник, Гл. Инженер - алкоголик. И при всем при этом сам институт работал не хуже многих других.
Моя дипломная работа у В.П., которому меня передал А.Ф. после неудачи с "трансформатором", началась с того, что он переправил меня своему аспиранту О.В.Сорокину, который сам не знал, что ему делать
(потом В.П. 4 раза менял ему тему - под прикрытием А.Ф. "руководители" вели себя очень беспечно. В конце концов, Сорокин сбежал к Г.Е.Пикусу). Сорокин подумал, подумал и так же беспечно поручил мне
отрезать ножовкой кусок железнодорожного рельса для подвески какой-то установки. Снова я столкнулся с неразрешимой проблемой. Дня через три я понял, что рельса мне не одолеть, как только допилил до
накатанной колесами части и переломал несколько великолепных голубых американских ножовочных полотен, еще физтеховских.
Нельзя сказать, что А.Ф. был столь же щедр на доброжелательность как и А.Р. У В.П. был аспирант П., которого А.Ф. почему-то невзлюбил. П. был несколько занудлив, т.е. на вопрос "как живешь?" он немедленно
начинал рассказывать о своей жизни. В то же время П. был очень грамотным оптиком. Вскоре он сбежал в Киев. На его докладах А.Ф. углублялся в свое черное кожаное кресло ( пару таких кресел можно и
сейчас увидеть в одной из лабораторий бывшего ИПАНа ), скрещивал пальцы рук и закрывал глаза после первых же слов П. Заметив это П. начинал говорить все тише и медленнее, опасаясь разбудить А.Ф..
Но тот не спал. Он открывал глаза и недовольно говорил "дальше, дальше". И так повторялось несколько раз. Над П. подшучивали, что А.Ф. просто видеть его не может. Не жаловал А.Ф. и людей, у которых и не
получалась работа и они не могли внятно объяснить "почему". К таким относился его аспирант Б, которому он поручил исследовать порошковые образцы полупроводников в высокочастотном поле. Очень
симпатизировал А.Ф. другому своему аспиранту Ю.К.Пожеле ( и не только он, но и большинство сотрудников лаборатории ). Пожела занимался горячими электронами с интересом, с удовольствием и так успешно, что позже, в Литве развил эту тему в целое направление. Сын расстрелянного литовского коммуниста в чем-то напоминал повзрослевших гайдаровских мальчишек. В те первые после гонений годы А.Ф. очень нуждался в каких-нибудь успехах ( положительных эмоциях ).
С А.Ф. можно было разговаривать не только о полупроводниках. Р.Ш.Малкович, обладатель хорошей коллекции пластинок классической музыки, часто приглашался домой к А.Ф., тоже ценителю классики. Мне
доводилось беседовать с А.Ф. об идее механизма ледниковых периодов за счет прецессионного смещения оси вращения Земли при намерзании льда на Антактиду. Он даже собирался свести меня с
московскими геофизиками, но все это происходило уже весной 1960 года.
К А.Ф. из-за его популярности у населения, приходила масса писем самого фантастического содержания как в физтеховские времена, ( по рассказам Соминского ), так и в ИПАН. На письма полагалось отвечать
А.Г.Остроумову, но он передавал их в лаборатории. Там были предложения карманных лучевых истребителей самолетов и
паровозы на полупроводниках ( письмо Х.Абдулгазизева, который писал "а живем мы,
дорогой академик, со старухой в Кокчетавской области в землянке, вырытой своими руками" ). Лично приходили люди с нарушениями психики. Как-то я попросил прислать мне какого-нибудь сумасшедшего, т.к.
мне хотелось посмотреть, как это выглядит в действительности. Человека звали Николай Иванович М. Он показал мне пачку своих писем и телеграмм .в различные органы и даже Маленкову. Он жаловался, что
им управляют на расстоянии "с помощью телевизоров, осциллографов и амперметров" и просил прекратить эти опыты или назначить зарплату. В одной из телеграмм из Москвы ему сообщили, что отдано
распоряжение прекратить опыты. После этого он еще больше уверовал в эти опыты. Теперь у него оставалась лишь одна надежда на академика Иоффе. Конечно, ни в чем я его убедить не смог. Позже
элементы его поведения я встречал у многих нормальных людей. У одной категории эмоции "выедают" целые блоки в логических последовательностях, у другой категории мозг постоянно находится частично в
состоянии сна, когда естественным кажутся самые нелепые и фантастические ситуации. Оба типа таких психик являются,
по-видимому, результатом органических свойств мозга или его нарушений. Среди ученых,
совершенно здоровых людей насчитывается, по-видимому, лишь несколько процентов. При отборе в учебные и научные учреждения следовало бы проводить тестирование и на структуру мозга, как это
происходит при отборе стайеров или спринтеров по структуре их мышц.
Все подобные особенности психики ученых серьезно осложняют их общение друг с другом, в особенности экспериментаторов с теоретиками. Бывает, что у теоретиков на специфику устройства головного мозга
накладываются разного рода комплексы - страх перед авторитетами, зависть, комплекс неполноценности, мстительность. К экспериментаторам такие теоретики особенно агрессивны. Мой приятель
Ю.В.Илисавский, сам бывший теоретик, называл это комплексом Сальери. Не будучи в состоянии подлить яду или хотя бы
мало-мальски насолить московским моцартам, они, вместо того, чтобы поверять свою
алгебру гармонией, срывали свою злость на несчастных скрипачах - экспериментаторах. Чего только не обнаружилось бы в их характере, если бы его разложить в ряд Фурье! Были в ИПАНе и такие теоретики.
С откровенным мошенничеством в науке мне довелось столкнуться лишь дважды. Первый случай - это внедрение в науку путем подделки диплома кандидата наук, а, затем и доктора, неким Гендлиным -
электромонтером, гениально спекулировавшим на идее трехмерной памяти. Он даже стал зав. лабораторией в ЛИАПе, вписав в его историю славную страницу. Гендлин делал и успешные доклады в
Зеленограде, где его слышал С.В.Айрапетянц. Другой мой приятель Ю.К.Барсуков слушал его уже в суде как заседатель и тоже отзывался о нем как о человеке очень хитром и изворотливом. Второй случай
примитивнее. Аспирант А.А.Аверкина и А.Р.Регеля X из Средней Азии (отсюда и уровень мошенничества) экспериментировал с ТЭДС под давлением. В его присутствии теоретики Б.Я.Мойжес и В.А.Кудинов
обсуждали модели термоэлектрических материалов. После этого вдруг обнаружилось, что все их прогнозы, даже неверные, стали чудесным образом подтверждаться на опыте. В конце концов, X сознался в
фальсификации графиков и, под угрозой скандала, уехал.
В.М.Тучкевич был доброжелательным оппонентом по моей докторской диссертации по обнаружению поляронов малого радиуса, предсказанных еще Ландау в 30-х годах. В ИПАНе, где ставка делалась на NiO, к
поляронам в рутиле отнеслись прохладно, что проявилось и на моей защите и застало В.М., выступившего первым, врасплох. В.М. встал и тут же ушел с защиты (Директором ФТИ он еще не был и поэтому никто
не вздрогнул). Защита прошла без черных или недействительных шаров, но позже один из моих оппонентов поплатился за необъективность. В.М. был человек с серьезным характером и таких вещей своим
сотрудникам не прощал. Позже Н.Мотт дважды подтвердил свою высокую оценку работ по поляронам в рутиле. Один раз в большом обзоре, а второй раз, когда на конференцию, приуроченную к его уходу с
административной работы, от СССР было приглашено пять человек персонально и я был включен в их число (1970 г.). В.М. первым дав высокую оценку моей работы по поляронам, конечно, рисковал. Это
обстоятельство, несомненно, повлияло на наши отношения, которые не пострадали серьезно даже после моего отказа (путем вялого саботажа) вступить в Партию (даже с рекомендацией В.М.). В.М. не путал
политику с делом. Позже мы даже провели совместную работу по новому типу взрывчатки и получили патент. В это время, уже занимая все свои высокие посты, В.М., как обычный сотрудник, приходил в
лабораторию (Н.А.Златина) к 9 часам. Т.к. в это время встал вопрос о приоритете ФТИ, то В.М. в ФТИ хотел повторить серию взрывов, которые я до этого провел на полигоне в Дзержинске.
Мне кажется, что отношения В.М.Тучкевича и А.Ф.Иоффе были в определенной мере похожи на отношения Г.А.Смоленского и А.Р.Регеля. Это были разные жизненные типы, хотя и яркие и самобытные. В.М.
был энергичным и проницательным человеком. В свое время он не ошибся в выборе направления на твердотельную электронику и не только сам активно ее развивал, но и энергично и бескорыстно поддерживал тех, кого считал дельными людьми. Другой пример проницательности В.М. - выбор темы первого совместного (ФТИ - ИПАН) семинара из большого предложенного ему списка. Он выбрал "Получение ЗМ решеток кластеров атомных диаметров с помощью диэлектрических матриц цеолитов", который на современном языке может звучать как "Трехмерные решетки квантовых точек и нанокластеров в диэлектрических матрицах". Почти 30 лет назад это были первые и долгое время единственные работы по физике наноструктур, использование которых сейчас открывает новые области твердотельной электроники.
Проницательных людей достаточно много, но научно-технический прогресс реализуется через тех, у кого это качество сочетается с умом, порядочностью и характером.
Все это, конечно, лишь мое субъективное восприятие одного эпизода истории ФТИ. Жизнь - как дифракционная решетка. Бессмысленно спорить, какого она цвета. Ее цвет зависит от того, каким боком она к вам
повернулась. Она либо уютно-инфракрасная, либо в зловеще-багровых тонах, либо предательски ядовито-желтая, либо голубовато-холодная, либо вечнозеленая. С моим восприятием этих событий и людей
может не согласиться человек, наблюдавший их из другой позиции. Как известно, не бояться опровержений можно лишь в двух случаях : когда рассказываешь о том, что видел во сне, или когда передаешь то, что
слышал от попугая. Поэтому заранее соглашаюсь с таким человеком и приношу ему извинения за возможные искажения истории.
Возникновение, существование и прекращение различных научных и технических направлений объективно всегда связано с судьбами людей. Реальная жизнь ученых по меньшей мере 50/50 состоит из науки и
личных отношений, которые не менее интересны и поучительны, чем подробности и логика научных исследований. Официальный успех, что и говорить, вещь очень приятная, но очень редкая, а то удовольствие,
которое получают ученые от многолетних «детективных» расследований эффектов , закономерностей и явлений, - постоянно. Классические примеры описания таких историй - прекрасные книги
Д.Уотсона "Двойная спираль" и К.Мендельсона "На пути к абсолютному нулю" (точнее, The "Quest for Absolute Zero").
Двадцатилетняя история ИПАНа промелькнула и скрылась за горизонтом. Жизнь необратима. Наш коллега, Др. Фауст пытался протестовать. Бесполезно. Остается лишь пожелать для описания истории ФТИ за
80 лет своего Уотсона или Мендельсона.<
Зав. лаб. ФТИ им. А.Ф.Иоффе В.Н.Богомолов
Январь -апрель 1998 г.
