Автобиография Петросовета

Владимир Косарев

Записки депутата
(Опыт шутливой историографии)

В Комиссии по науке и высшей школе

В нашей комиссии на постоянной основе работали три Александра: с первыми двумя я познакомился до этого на конференции Союза Ученых: один был реформаторски настроенным участником демплатформы КПСС, а второй тоже был реформатором, но членом Народного фронта и, не помню сейчас почему, но не согласным с первым, который предлагал принять довольно острую политическую резолюцию. С Александром же III, который был, как я помню, сопредседателем Народного фронта, я познакомился уже у нас в Комиссии. Все три Александра попеременно то дружили, то ссорились между собой, поэтому никогда нельзя было сказать точно, кто из них в данный момент с кем в дружбе, а кто в ссоре. После событий августа 1991 г. второй и третий стали регулярно посещать опечатанные помещения Большого Дома и изучать изъятые там документы. Вид у них был при этом такой, что как-то раз, когда они уходили для этого с заседания Комиссии, я сказал, что придумал, как сберечь для народа немалые средства. «Когда придет время и депутатам будут ставить памятники, то одному из вас, как две капли воды похожему на только снятый на Лубянке памятник Феликсу Эдмундовичу памятник уже есть: и худощав, и бородка клинышком, и вид такой же загадочный!» «Почаще одевай шинель!» - посоветовал ему Александр I и был, конечно, прав. Столь же добрую службу могли бы сослужить и памятники Якову Свердлову для еще одного известного депутата Петросовета.
Поскольку в свои додепутатские годы я посещал лишь свой физтеховский клуб поддержки перестройки и ни разу не побывал в городском, то не мог понять той эйфории, которую внушала многим моим коллегам Оксана Дмитриева не просто как симпатичная женщина, но еще и как великий экономист. Александр же II, видимо видел в ней тогда и то, и другое, поскольку каждый раз, назначая ей аудиенцию, он стрелял у меня по червонцу на то, чтобы любезно угостить ее прекрасном кофе в нашем шикарном буфете и почему-то всегда за мой счет. Когда же на сессии он в очередной раз стрельнул у меня деньги на то, чтобы заказать себе визитные карточки, я почувствовал по его тону, что отдавать он мне их явно не собирается. Возможно, он жил тогда в своем особом нематериальном политическом пространстве, а возможно подобно Бакунину рассчитывал на мягкость характера своих знакомых. Если так, то тут он явно ошибся, поскольку через некоторое время мне представился случай не самым тривиальным образом ему об этом напомнить.
Примерно через год или полгода практики работы нашей комиссии Александр I ввел жесткий порядок штрафов в пользу черной кассы за любые опоздания. Поскольку я работал параллельно еще и в Комиссии по экологии, то был оштрафован одним из первых, и мне ничего не оставалось делать, как предложить расплатиться за меня моему должнику, задолжавшему мне к тому времени уже значительную сумму, быстро съедаемую гиперинфляцией. Времена сейчас переменились, но человеческие слабости и привычки остаются прежними, поэтому, когда звонит мой мобильник, я стараюсь прежде, чем поднимать трубку, внимательно посмотреть на номер вызывающего меня телефона, поскольку среди моих хороших знакомых есть немало таких, кто, имея у себя мобильник, звонит мне на него с городского телефона, экономя при этом копейки и опуская меня на рубли.
Нашу Комиссию регулярно посещали представители различных ВУЗов, прося оказать им ту или иную помощь. Не помню сейчас, какой ВУЗ хотел прибрать к рукам здание бывшей Долговой тюрьмы, но я сказал им тогда, что в свете нынешних рыночных реформ это здание может нам снова пригодиться и по своему прямому назначению. К сожалению, это весьма полезное в нашем городе заведение до сих пор так и не функционирует, а как было бы хорошо отправить туда и моих должников, и должников моих знакомых!
Когда летом 1991 г. я собирался опять таки с физтеховским хором во Францию и Германию, я спрашивал всех: не нужно ли кому чего. «Сходи там за меня в публичный дом» - попросил меня профессор Р1. Когда я вернулся обратно, то сказал ему: «Вашу просьбу выполнил, могу представить счет!» «Хорошо, я его оплачу, если ты сумеешь передать мне свой оргазм!» Надо сказать, что этим он поставил меня в довольно затруднительное положение: мы ведь так не договаривались! В отличие от доктора Ленкова я не знал тогда о биохимическом механизме наших эмоций. Недавно я прочел о потрясающем научном эксперименте: бралась группа добровольцев, которых выдерживали две недели в условиях строжайшего воздержания, а потом им по видику крутили эротику. После этого у них брали кровь, выделяли оттуда набор нейропептидов и вводили его импотентам. У тех сразу же появлялась зримая и устойчивая реакция! Потрясающе! Порнуху смотрели одни, а реакция в виде эрекции наблюдалась совсем у других! Знай я это раньше, то наверняка бы нашел способ заставить Р1 со мною тогда расплатиться.
Не знаю, как сейчас, но тогда у самого Р1 с гормонами, эндоморфинами и нейропептидами было все в полном порядке. Любимой его историей, которую я неоднократно от него слышал в разных компаниях, была байка о том, как директор некого крупного питерского концерна, что-нибудь вроде «Ленинца», уединился после окончания рабочего дня в своем кабинете с секретаршей. Когда же та начала постанывать и покрикивать, сработало тайное записывающее устройство, установленное спецслужбами, и дело быстро дошло до министра, который, вызвав к себе проштрафившегося руководителя, сурово его отчитал: «Я сам мужик и хорошо тебя понимаю, тем более хорошо зная сам твою секретаршу, но как ты мог посадить ее голым задом на туда, где лежат подписанные мной циркуляры?». Этот сюжет чем-то очень напоминает освещенную затем со всеми подробностями во всех средствах массовой информации сцену «овального секса» в Белом Доме, с той разницей, что американская прокуратура к тому времени еще не догадалась поставить в Овальном Кабинете Президента подслушивающие и подсматривающие устройства.
Сам я в шутку тогда говорил, что у нас депутатов так мало свободного времени, что не хватает даже на женщин. Но, как я недавно узнал, у некоторых оно на это все-таки было. Один депутат районного Совета рассказал мне, как, посетив Мариинский дворец, он познакомился с одной из многих очаровательных сотрудниц нашего аппарата и более того смог уединиться с ней в какой-то клетушке неподалеку от большого зала, где в это время шло наше очередное и бесконечное заседание. Когда они уходили оттуда, она сказала ему, что депутаты Ленсовета только языком сильны болтать, а толку от них для нее ну никакого нет. Вот так! Мы там заседали, а совсем рядом от нас шла совсем другая жизнь!
В первый же год у нашей Комиссии установились особые отношения с Обществом преподобного доктора Муна, которое начало устраивать туры в США для студентов наших ВУЗов, где из них пытались сделать адептов этой организации, а в качестве завуалированной взятки приглашали вместе с ними преподавателей и депутатов, помогавших эту поездку организовать и оформить все документы через соответствующие структуры нашего Исполкома. Нашу Комиссию начали посещать американцы, и я с удовольствием с ними общался, поскольку стиль американского общения предполагает наличие изрядной доли юмора. У нас к тому моменту во всех Комиссиях уже стояли персональные компьютеры, и люди их усердно тестировали, осваивая, главным образом, разного рода игрушки. Лучшим специалистом по стрип-покеру был тогда у нас депутат N1 из экологической комиссии: примерно за пять минут на своем компьютере он раздевал до гола любую женщину.
Когда муновцы зашли к нам как-то в очередной раз, а нашего руководства не было на месте, я предложил им пока поразвлечься стрип-покером. К тому времени я уже привык к обычному стилю западных людей: когда разговор заходит о сексе, то обычно все начинают улыбаться и шутить, но тут, как я понял впоследствии, худшей шутки придумать было невозможно, поскольку основой вероучения преподобного Муна был полный (тоталитарный) контроль с его стороны всех сексуальных контактов среди его адептов. Все пары только он один имел право и подобрать, и благословить, не оставляя впрочем никого без суженого: малопривлекательным белым женщинам он давал в мужья чернокожих негров, а симпатичным парням – южнокорейских красоток. Когда я посмотрел на их фотографии, то подумал, что напрасно не обратился к нему раньше, но потом узнал, что, получив первое благословение, до настоящего брака нужно было ждать еще целых три года. Мне показалось этого достаточным, чтобы признать секту Муна изуверской.
Хорошо зная наших студентов, я не очень-то опасался за их хрупкие души, потому и согласился принять участие в поездке 1991 г., когда многие освобожденные члены нашей Комиссии уже там побывали в качестве глав делегаций. Поездка была прекрасно организованной принимающей стороной и очень интересной. В программе были посещения Нью-йоркской художественной галереи, «Impair Building» на Манхеттене и статуи Свободы, Военной Академии «West Point» - кузницы командных кадров американской армии, Вашингтона в тот день, когда можно было бесплатно посетить многие музеи, Вашингтонское кладбище, где похоронен Джон Кеннеди, редакцию газеты «Washington Times», принадлежащей Империи Муна, но самым первым американским впечатлением был идущий на большой скорости рядом с нашим автобусом видавший виды открытый автомобиль, у которого были сняты крылья, и управлял которым молодой негр, свесивший одну ногу через дверь наружу.
Прекрасно были организованы и занятия по более чем сомнительной теории мунизма: каждое занятие начиналось с исполнения под гитару вместе с залом пары неплохих хитов. Все с удовольствием собирались на это мероприятие, быстро просыпались и далее уже могли спокойно воспринимать ту лапшу, которую им затем на хорошем английском вешали под сопровождение прекрасно сделанных слайдов. Этот метод вполне можно было бы перенять и в наших ВУЗах, и если не на сессиях, то уж, по крайней мере, в комиссиях нашего Совета. Уезжая, я сказал им, что меня, видимо, напрасно пугали, говоря, что мунисты еще страшней, чем коммунисты. Я нашел там много внешне очень симпатичных и интересных людей, но вот их торжественные мероприятия мне уж очень напоминали Съезды КПСС или Съезд Национал-социалистической Партии Германии в фильме «Триумф». Та же пышность, корзины цветов, но во всех речах отсутствует поиск истины, а одна лишь попытка еще раз повторить и «обосновать» все те же основополагающие догматы.
На обратном пути в Хельсинки нам пришлось надолго задержаться, поскольку самолет со студентами, который должен был следовать за нами, был задержан в Нью-Йорке: двое студентов зарегистрировались при посадке, а потом, когда принимавшая сторона их оставила без присмотра, смылись в неизвестном направлении. Пришлось выгружать из самолета не только всех пассажиров, но и весь их багаж. С тех пор подобные слеты вместо США стали проводиться в Крыму. Оставшиеся же нелегально в США наши студенты подали потом на преподобного Муна в суд за то, что их якобы заманили и содержали в лагере закрытого типа, истязая их души теорией мунизма. Я же их хорошо запомнил: еще по дороге в США они обсуждали планы того, как им там остаться и был готов подтвердить это в американском суде, если бы федеральный суд или сам доктор Мун вызвали меня туда, но вместо этого Мун предпочел заплатить этим проходимцам требуемую ими компенсацию. Что с ними стало потом мне пока не известно.
По вечерам я частенько оставался в Совете, чтобы поработать на компьютере, так как готовил публикацию собранных мной материалов о судьбах сотрудников Физтеха, подвергавшихся репрессиям за все время его существования. Для этой работы у меня в столе лежали книги, которыми я пользовался. Однажды я их на месте не обнаружил: у меня пропали «Архипелаг ГУЛАГ» А.Солженицина и «Слепяшая тьма» А.Кестлера из библиотеки журнала "Нева". Позже оказалось, что не только у меня в Мариинском дворце пропадали вещи: кто-то имеющий, видимо, ключи от всех комнат регулярно этим занимался. Таким образом, моя судьба оказалась навсегда связанной воспоминаниями с Мариинским дворцом, с именами этих двух известнейших классиков литературы, а также неизвестным пока субъектом.
По делам Комиссии мне частенько приходилось общаться с зампредом Исполкома по социальным вопросам Дмитрием Чернейко. В результате мне довольно быстро стало понятно, что пенсионный фонд фактически никем не контролируется, поэтому деньги тратятся зачастую далеко не на нужды пенсионеров, пенсии которых индексировались всегда очень скупо. Зато весьма щедро они тратятся до сих пор на евроремонт помещений пенсионного фонда. Свои соображения я высказывал руководству нашей Комиссии по социальной политике, но, судя по всему, положение тут мало изменилось и по сей день. Другим моим предложением в этой сфере была борьба с нищенством: я предлагал создать специальные благотворительные фонды, куда пострадавшие и нуждающиеся могли бы обратиться, и куда бы их можно было посылать при их появлении в общественных местах. Для получения пособия нужно было бы там зарегистрироваться, и можно было бы отсечь таким образом «профессиональных нищих». До сих пор никто кроме некоторых церквей этой проблемой всерьез не занимается!
Как-то раз моя знакомая из ГОИ дала мой телефон и попросила помочь их сотруднику, сыну которого нужно было срочное лечение в США. Я сходил в Комитет по здравоохранению и рассказал ситуацию его Председателю. Тот объяснил мне, что они формируют списки таких детей и направляют их на лечение за счет городского бюджета. Он порекомендовал не тянуть и поскорее собрать все необходимые документы. Всю эту информацию я сразу передал родителям мальчика. Через месяц я позвонил им снова и поинтересовался, как идут дела. Оказалось, что за этот месяц они ничего не сделали из того, что было нужно. Вместо этого они давали объявления в газетах с просьбой прислать им деньги на лечение ребенка.
Незадолго до роспуска Совета была предпринята попытка смены руководства Комиссии со стороны ее консервативной части. Один из депутатов даже попытался вызвать на дуэль Председателя Комиссии, неверно истолковав его выступление на предыдущей сессии, но тогда нам эту атаку удалось отбить. Жаркие дискуссии разгорелись с новой силой в конце 1993 г., когда мы обсуждали проект будущего городского парламента. Я пропагандировал гамбургскую модель, где в представительный орган избираются 140 депутатов, на что ректор одного из наших ВУЗов в резкой форме начал говорить, что Гамбург нам не указ. На самом же деле все сводилось к тому, чтобы сделать новый Горсовет снова чисто декоративным, как это в значительной мере и получилось сейчас.

(c) В.В.Косарев, 2005